Так вот, нынешний премьер Израиля, а тогда даже не мэр города Эхуд Ольмерт дал мне 200 шекелей, вполне приличную по тем временам сумму. Не удавился, между прочим.
Если вы думаете, что он за это получил с меня что-то, или что дал мне их взаймы под драконовский процент, или что у нас были до того какие-то особенные отношения (или вообще какие-то отношения), я вас разочарую. Не было ничего такого.
А было вот что.
Точную дату я, кстати, не помнил, но установить её оказалось на редкость несложно. Было это в ночь с первого на второе ноября одна тысяча девятьсот девяносто третьего года.
В ночь на иерусалимские муниципальные выборы. Ольмерт баллотировался супротив Тедди Колека, просидевшего уже чёрт-те знает сколько каденций. Тогда Ольмерт был совсем такой серой лошадкой, проиграй он эти выборы, на следующих ему б, верно, было безмазово: народ не любит лузеров (см. Шимон Перес). Кампании были напряжённые, исход - неочевиден. Теддин штаб, наряду с перечнем заслуг старикашки, составил ещё длиньший, кажется, список грязи про Ольмерта. Главный лозунг кампании был: "Тедди, мы любим тебя"!
Кампания Ольмерта была построена мудро. Тедди он всячески хвалил и прославлял, выставляя человеком, а не тем говном, каким тот, собственно, и был. Идея - подразумеваемая, но ни разу не высказанная - заключалась в том, что Тедди, дескать, был чудесным мэром много лет, но теперь он стар, устал и вял, и его надо с благодарностями отправить на заслуженный покой. "Любим Тедди, голосуем за Ольмерта!" - красовалось на предвыборных плакатах.
Итак, при чём тут мы ("в свой срок пойму").
Накануне выборов нас с
bormorом пригласили присоединиться к ночной акции ольмертовского штаба. Пригласили заговорщицки, подмигивая, словно на оргию звали. Собирались тайком, заполночь, не на штаб-квартире, а в каком-то подвале в центре города. По слухам, стачку инициировали "с самых верхов" - что бы это ни значило. "А потом, - наш собеседник облизнул губы и понизил голос, - Мы поедем... расклеивать плакаты". В этом заявлении сквозило откровенное сладострастие, даже бесстыдство какое-то. Ну, как в анекдоте про Ленина, где он полчаса Крупскую уже в постели уговаривает, наконец, добивается своего и они таки поют дуэтом "Варшавянку".Мы, конечно, пошли. "Где люди, там и сыр" - этой мудрости меня сподобил в детстве знакомый мыш.
Подвал был набит, не битком, но всё-таки. И все, похоже, знали своё место и дело, были хорошо организованы и вполне натасканы. Сначала к нам обратился начштаба, рассказал, кто из пришедших с ним
Когда Ольмерт закончил, мы все хлопали. Я даже думал было крикнуть: "Браво, Ольмерт!", но не хотел привлекать к себе лишнего внимания.
Потом один из помощников вышел вперёд с бумажечкой и стал по ней читать, какие группы в какие районы едут расклеивать плакаты. На группы все, видимо, заранее разбились, потому что объяснений не предлагалось и, похоже, не требовалось. Он просто говорил, что группа алеф едет в Рамот, группа бет - в Гило, группа гимел остаётся в центре и т.п.
И вот тут у меня было, как говорил Хемуль, наитие. Я схватил ведро клея и один из прислонённых к стене расклеечных валиков, степенно подошёл к Ольмерту и сообщил, что мне нужно 200 шекелей на расходы (для сомневающихся добавим, что это было чистой правдой). Он посмотрел на меня, кивнул, достал бумажник и дал деньги.
После этого мы решили сваливать, миссия была завершена (незаметно свалить просто так оказалось сложно, пришлось присоединиться к группе, едущей в Пат, назвавшись уполномоченными).
Если вы думаете, что деньги мы с
bormorом пропили, то ошибаетесь лишь отчасти. Мы их, главным образом, проели.Плотнее того раза я политикой никогда не занимался, хотя в 1998 г. Авигдор Либерман, верите ли, пригласил меня в пресс-секретари своей партии (впрочем, это уже факт №95).
Проголосовал ли я в то утро за Ольмерта и ходил ли голосовать вообще?
А это секрет. Понимаете, выборы были тайные.
Но с тех пор, когда при мне ругают политика и спрашивают не без пафоса: "А вот что он для меня такого сделал?", я вежливо улыбаюсь и молчу. Уж я-то знаю, что.
